Жить- хорошо!!!

Три девицы под окном...

Праздник середины лета. По нашему -Троица...

Свадьба.

Пока в Стокгольм стекались гости со всех волостей на свадьбу принцессы Виктории и спортсмена Даниеля, а журналисты воспевали на редкость безоблачную погоду и красоту невесты, мы под проливным дождем мчались в Умео, что на самом краю земли. В тот момент, когда ставший волею судьбы принцем простой парень Даниель клялся перед алтарем в верности будущей королеве, наш друг - шахматист и безработный банкир Микаэль надевал своей 40-летней, не уступающей Виктории в красоте, невесте Кристине кольцо с точно таким же бриллиантом, как и у принцессы. Их сын-суровый малыш Феликс - потешный в своем детском фраке, чинно сидел на коленях у бабушки. Для шведов свадьба становится шагом более серьезным, более обязывающим, нежели рождение ребенка; им похоже, необходимо больше времени и мужества, чтобы пойти под венец. За ужином я сидела с немолодым человеком, отцом двоих детей, ответственным за культурную жизнь восточной части Стокгольма. Задав мне несколько вопросов про Солженицына и Булгакова, он признался, что тоже вскоре собирается жениться на матери его детей - выглядещей довольно пожилой женщине. "Давно ли вы знаете друг друга?" спросила я. "18 лет", - с гордостью ответил он. Женитьба - дело ответственное. Мой ребенок, рожденный в законном браке, ходил, сверкая зелеными штанами между столами, в поисках съестного. Не переставая шел дождь за окном. Я думала о паспорте. Шла жизнь...

Возвращение...

Неделя любви в Стокгольме по случаю свадьбы принцессы Виктории прошла для меня под гнетом ожидания... письма. Подобно пушкинскому Герману, которому повсюду мерещились король, дама и валет, я в каждой машине видела почтовую, а в каждом велосипедисте- почтальона. Мужнин паспорт с благословенной российской визой, посланный из российского посольства Финляндии, затерялся где-то на границе...

В понедельник, когда вся моя душа рвалась собирать чемоданы по списку, мы вместо этого ушли с горя в песочницу. Не было сил прислушиваться к звукам за окном и шелест листьев принимать за шуршание велосипедных шин. Муж позвонил мне в тот момент, когда мы с Анной украшали клевером четвертый песочный торт. "Увы", - сказал он. Но я не хотела принимать очевидную правду. Мне все казалось, что он, как профессиональный актер, выдержит паузу, рассмеется и скажет: "Паспорт пришел". Но "увы" означало то, что означало. Я села на лавку и стала плакать. Все, что происходило со мной, казалось неудачной шуткой. Я, которая считала дни до отъезда домой, засыпала с мыслью о запыленной российской дороге, я - не еду! Анна принесла мне в утешение совок. Потом ведро. Потом формочку. Потом она встала передо мной и положила голову мне на колени. Потом легла своей розовой панамкой мне на туфли, обняла мои ноги, а затем вместе со мной стала плакать, из солидарности. Мое сердце...

Наверное, как никогда озознав, что такое- ждать, устав от спазмов во всем теле, вызванных колебаниями между отчаянием и надеждой, я приняла истину, что корабль Стокгольм- Обу (первый шаг на пути к дому) отчалил без нас.

На следующий день пришел паспорт. С опозданием на неделю, стоившую мне нескольких полубессонных ночей и словно парализованных ожиданием дней. Пришел в тот момент, когда я отпустила саму мысль о всех делах дорожных и постаралась раствориться в незаметно пришедшем, солнечно-мягком шведском лете.

Возвращение домой? Почему это оказалось столь важным? Отчего такая боль охватила меня при одной мысли, что мы - не едем? Ведь вот он- скайп, телефон, вот он-мамин голос, вот они- письма людей, которые, по сути, рядом всегда... Что же такое дом, если не люди?

Чего я жду от России? Что придумываю себе? Какие мифы вынашиваю в своем романтическом мозгу? Стоит ли за этим страстным стремлением любопытство, тщеславие или - любовь? Мучительная любовь к местам юности, от которой хочется освободиться, посмотреть со стороны, осознать ценность того, что приобретено и безвозвртность того, что оставлено.

Странная, недопустимая в пределах этого мира задержка визы, - словно сыгранная лукавым провидением игра, красиво и ненавязчиво преподнесенный урок жизни, бесконечно требующей терпения, бесконечно обрезающей крылья, открывающей новые измерения человеческого сердца в ситуации разочарования, боли, страха...

Ювесклюля...

Маршрут Стокгольм-Турку на корабле Аморелла стал столь же привычен, как некогда четырехчасовая электричка Москва-Ярославль. Вступая на чистую , кажущуюся первозданной, финскую землю, я в который раз переживаю deja vu, словно где-то в этих краях затерялась моя душа. Видимо, таким представлялся мир в детстве- с высокими соснами, бескрайними озерами, в которых плавает один-единственный белый лебедь (не иначе потерявшая платье королевна), простыми серыми домами и улыбчивыми людьми (кто сказал, что фины не улыбаются? еще как! и даже пускаются при возможности в пляс и в разговор вступают)... Правда, в Финляндиии нет изысканности Швеции, утопающей по весне в цветах. Напротив, гуляя по пустынным улицам Ювескюли, ловлю себя на мысли, что чего-то не хватает: то ли старины, то ли зелени, то ли красок, то ли красивых женщин. Весь город- словно декорации к черно-беолому фильму о подростковых мечтах. Вечером, оставив спящую Анну в отеле на попечение бабушкаи Мариетты, мы с мужем пошли посмотреть на незатейливую night life Ювескюли. В одном из маленьких кафе я взяла кофе с коньяком, а муж-пиво, и я сказала ему, что, вот, кажется, я знаю его много-много лет, и все же до сих пор моя жизнь здесь ощущается чем-то нереальным и случйным. Я сказала ему, что вот сейчас, в эту минуту, я счастлива, потому что у меня есть завтра. И еще я говорила - про свою любовь к литературе и высоким каблукам, про то, что Анна здорово умеет изображать лошадку и знает как лают русские собачки, про свою тревогу и свою надежду. А он смотрел на меня и слушал...

Даешь чистоту французским туалетам!

Южный холм... www.fotografiska.eu/

Пользуясь тем, что шведский я теперь учу при университетской гимназии, что на Южном холме, каждый раз выбираю самый витьеватый путь домой к метро. Южный холм (Södermalm) несет особую городскую ауру, в которой смешиваются элегантность, шик, суета... Здесь обедают в открытом кафе знаменитости, здесь журналисты берут интервью у нужных людей за чашечкой кофе... Я снова прохожу мимо крошечных бутиков с колокольчиками в дверях, снова останавливаюсь посмотреть на летнюю коллекцию самых дорогих во всем Стокгольме платьев, снова примеряю исключительного качества зеленые босоножки, разумеется, их не покупая (северное лето короткое и непостоянное), а потом спускаюсь к причалу и иду вдоль кромки воды, смотря как кружатся чайки над Балтикой и летают американские горки Гринелунда, что на другом берегу. Я ем свой chicken в музее фотографии, куда я зачастила, поскольку уж все равно по дороге. Первый раз мы туда наведались с Анной, возмущение которой росло по мере того, как мы поднимались с одного этажа на другой. Когда она проснулась, первое, что увидела - светящегося в полумраке эмбриона. Анна застыла в изумлении, возможно, узнав брата по разуму... Lennart Nilsson - исследователь и фотохудожник... Его работы- это космос, в котором крутятся планетарные вагины и звездная сперма, где качаются в белесом коконе загадочные инопланетяне, чьи сердце, мозги и волосы на голове напоминают диковинные растения, марсианские вулканы, невыразимо прекрасные цветы. Залом выше - Anni Leibovitz, завоевавшая славу фотографиями звезд: беременной обнаженной Деми Мур, трагически-гламурного леопардового Брэда Пита, Ди Каприо, вечно юного и прекрасного в обрамлении белого лебедя, совершенной Синди Кроуфорд, переплетенной со змеей, ожидающей смерти Сюзен Сондаг, ее старого голого тела в облезлой ванной новой квартиры. Моя Анна выбралась из коляски, уселась посреди зала под светом лампы и стала есть печенье, чем затмила всех знаменитостей. На третьем этаже, куда мы пришли поментяь памперс в детскую комнату, нас ожидал сюрприз, доконавший мою дочь - Paul -Peter Vitking со своими обугленными головами, печальными карликами, безрукими толстыми сатирами, приставленными к женским телам пенисами и к мужским - сосками. Тело- во всем его завораживающем уродстве, сексуальной жизненности, гниении и метафоричности... Анна заплакала- то ли от страха, то ли от голода, и мы ушли... Но я возвращаюсь туда. Не для того, чтобы посмотреть фотографии, но чтобы полюбоваться видом утопающего в зелени и сирени города из окна кафе, да чтобы съесть свой "ланч" между занятиями. Потому что душа моя томится по человечности, которая затмевается в фотографиях безупречной и сложной техникой...

Шведов хлебом не корми - дай показать свой прекрасный английский. Для этого они используют любую зацепку, любую возможность, любую оплошность, что приводит меня в исступление. Вчера, пытаясь сориентироваться в новом для меня квартале южного холма, спросила у проходящего мимо старичка на чистом, правильном, на мой взгляд, чудесно интонированном шведском, как пройти к гимназию, так даже он начал мешать шведский с английским, стараясь облегчить мне мою участь. "Спасибо!" - сказала я по-шведски. "Удачи!", - крикнул он мне на странном английском и помахал рукой. Загадка, ей-богу!!!

Про язык...

Страна-это язык. Ничто, как живая человеческая речь, не отражает соль и своеобычие нации. Потому-то французы так смакуют свой язык, в котором столько же пикантности, сколько в их острой пицце, столько же выдумки и юмора, как в их десертах, оцененных даже моей привиредливой Анной, столько же игры, сколько в будоражущем розовом вине. С утратой языковой соли я лишилась чувства сопричастности неповторимому в своей легкости ритму французских городов, этому небрежно-вежливому, кокетливо-прохладному стилю общения официантов и посетителей, продавцов и покупателей, девочки и старушки с белой собачкой, мужчины и жещины, случайно столкнувшихся в дверях. Я иду мимо площадки, где толкутся малыши в белых капотах, здороваюсь с одной из незнакомых мне мам, случайно встретившись с ней глазами, и, кажется, что вот я и Амели Пулен, скрывающая массу странностей и секретов за своей застенчивой улыбкой. Но, вот беда, эта роль датся мне все труднее. Язык-это роль. Говоря на шведском, я играю роль шведской жены и встающего на ноги иммигранта. Я говорю фразами из учебника, используя такие, не свойственные моей речи выражения, как "найти свое мсто в обществе" или "путь интеграции". Шведский требует немного постного строгого выраженя лица и сдержанной жестикуляции. Французский язык, если даже говоришь на нем со служащим отеля, мгновенно своим звучанием переносит тебя на рынок цветов. Шведский- в классную комнату с приглушенным светом. А вот родной, русский, язык? Впитанный с молоком матери, он возвращает меня по - прежнему в материнскую утробу. Какая же радость - каждой своей клеточкой чувствовать язык, не требующий напряжения мысли, ибо он есть твое дыхание, любовь твоя, твое тело, ты сама...