А, впрочем, вся эта ностальгия - лишь очередная форма бегства. В данном случае- в прошлое, которое вовсе не было безоблачным и лучезарным. Страх дороги излечивает сама дорога. Да и чего бояться? Случайно заблудиться и попасть в детский сад? Что не поймут метания высокой натуры? Откажут? Закроют дверь? М-да... Так откажут ведь. И закроют. И эту боль придется преодолеть снова и снова, чтобы потом стало легко. Чтобы идти в белом пальто по Королевской или Тверской улице, жмуриться в солнечные витрины и думать: А жизнь-то- ничего себе...

Были тут с Анной в детском театре Титту на представлении о маленьком слоненке Помело, который жил в саду с другом одуванчиком. Мой юный зритель смеялся в нужном месте (когда слоненок уж слишком лихо крутил грязновато-розовым хоботом) и периодически хлопал в ладошки, призывая в нетерпении финал. Да, простирнуть слоненка перед спектаклем не мешало бы, ровно как и желтую бабочку в горошек, да и общения с малышами, зчарованно следящих за действом и вожделеющих чуда, не хватало: актеры были немного отсраненные в своей странной неуклюжей пластике. Мне вдруг вспомнился театр Образцова- художественное потрясение, которое я пронесла через всю жизнь. И захотелось к нам в Ярославский кукольный - с чистыми игрушками, подлинной драматургией и человеческим теплом. Но это мне, конечно, захотелось. Анна-то была счастлива и уснула от счастья и переполнявших ее впечатлений через минуту после выхода на свежий стокгольмский воздух.

Замечаю, что становлюсь сентиментальной и критичной отдновременно, сторого сужу и без причины печалюсь. Зимой у меня всегда портится характер...

От поездки домой (потому как до сих пор ощущение дома, домашнего, "своего" связано у меня с Россией), от этого похода-полета на Москву всегда подсознательно жду разочарования как спасения от раздвоенности мира, от этого, порой веселого, а порой и мучительного колебания между шведскими снегами и российским гололедом. Но разочарования не возникает. Само приземление в суетливом, нелюбимом Шереметьево несет в себе обещание полета иного плана - в космос моего языка, моего детства, моих несбывшихся любовей и сбывшихся дружб. И даже это вечное раздражение от слякотных дорог, грохочущего чрезмерно метро и неулыбающейся толпы, даже это раздажение каким-то странным образом в результате оказывается частью тихой радости Встречи. И бокал Мерло в дорогой сердцу "Венеции", и буффонадские "Джентельмены" в Современнике, и клубничный коктейл на Чистых прудах, и потом электричка Москва-Ярославль, вторящая ритмам сердца - все это моменты счастья, не имеющие ничего общего с моей повседневностью, находящиеся за гранью моей судьбы. Это какое-то недозволенное удовольствие - возвращения к той, которой я была, свободной от всякой привязанности и печали; никогда - беспечной, но безусловно и бесконечно молодой. Это удовольствие встречи с людьми, тоже меняющимися, взрослеющими и стареющими, но остающимися верными, родными, дающими энергию и веру в себя. Кажется, что в том моем мире было уютно и просто, особенно сейчас, накануне нового витка жизни, когда прежняя предсказуемость бытия влечет, греет душу. И в то же время это мое возвращне в очередной раз убеждает, что дороги назад нет, и уже нечего от жизни ждать языковой легкости и коротких лестниц, что снова провидение ставит в условия, когда надо проявлять себя, интуитивно и быстро длать выбор, искать, искать...

Это чо-все мне???

Наш Новый год в финской деревне с музыкальным названием Лайтила... Анна и не заметила, что глаза и ботинки и деда Мороза-папины...

Мгновения простого счастья...

Африканские снегурки...

Тигры и жирафы выходят прямо на дорогу и создают массу пробок...

Спрятались...

Мартин

Синеглазый поляк Мартин, говорящий на безупречном американском с глубоким сильным "R" сразу показался мне "too much": слишком дорогие часы, слишком ровный загар, полученный путем упорного лежания под солнцепеком, слишком залихватский стиль общения. Словно сошедший с обложки гламурного журнала, в свои 32 высоко ценимый специалист Эриксона, спортсмен и правильно питающийся вегетарианец, легкий и общительный, издалека он являл собою саму успешность и свободу. С моим мужем они вели у бассейна какие-то очень увлекательные дискуссии по поводу денежных оборотов и африканских дорог, нас же с Анной поляк не удостоил своим внимнием. Ведь таких- сидящих до обеда в песочнице, а после обеда - на качелях - не берут в космонавты и не принамают всерьез... Как-то вечером, когда лица местных жителей сливаются с горизонтом, во всей округе отключили электричество. В ожидании "папы", пообещавшего купить пиццу и свечи, мы бродили по маленькому садику, примыкающему к бассейну, и уже собирались домой, когда у калитки столкнулись с Мартином, который снисходительно притормозил, пропуская Анну, карабкающуюся без трусов через порожек. Он сдежанно поинтересовался в своем прохладно-приветливом тоне, мол, "How are you" и вдруг спросил: "Я слышал вы говорите по-русски с девочкой? (словно он все это время стоял за забором и прислушивался к нашему мурлыканью в клумбе). Вы знаете русский язык?" Я призналась, что я, в приницпе, человек русский и язык мой, соответственно, тоже русский. "Тогда мы можем говрить по-русски!" - вдруг неожиданно радостно, как-то даже по-детски восторженно, чего от него уж совсем нельзя было ожилать, воскликнул Мартин на хорошем правильном русском языке, не делая ошибок в спряжениях и склонениях, лишь с легким акцентом, больше похожим на украинский диалект. Потом его было не удержать. Он признался, что говорить по-русски для него -наслаждение и "расслабление". С детства он, оказывается, был "напряженным" ребенком (он и сейчас такой), у него было много стрессов, и его бабушка из Киева, ее колыбельные, стали для него чем-то вроде успокоительного, лучшим снотворным. В полной темноте он лирично рассказывал, что очень скучает по Польше, любит ее, там у него друзья, девушка Кача, но вот удивительно: как только он приезжает в Гданьск, так его "преследуют разочарования". Вот он и бродит, бедолага, по свету, ищет счастье и покой, а, может, где денег побольше: из Киева- в Москву, из Москвы- в Стамбул, из Стамбула - вот, в Йоханнесбург. А девушка? Хм, девушка... Она тут пожила да сбежала - скучно... Они встречались в горах, он периодически ездит в Польшу. Такие отношения... Но ведь так нельзя? Правда? Он словно ждал ответа на свой риторический вопрос. "Наверное, можно", - сказала я. - Но должен быть и дом". "Дом должен быть...",- задумчиво повторил Мартин. Мы помолчали. Анна, которая устала нас слушать, закрыла на ощупь руками уши. "А вам нравится Швеция?" - спросил меня он. "Да." - отчего-то без тени сомнения ответила я. "Чисто, порядок!" - усмехнулся Мартин.- Все русские девушки всегда жалуются на грязь в России. Это хорошо, что вам нравится Швеция. Я вот такого места для себя еще не нашел..." По дороге в наш номер я задумалась: можно ли любить страну за то, что в ней - чисто? Причина моей "привязанности" к Швеции, и, наверное, все же любви к Стокгольму - не в его безупречно чистых улицах и каналах, но в некой созвучной мне ауре, создающейся особой перспективой переходящих друг в друга островов и каналов, шпилями Васастана, где Малыш ждал наглого Карлсона да мачтами, покачивающимися в такт волнам. Я люблю Стокгольм за его благосклонность и такт в отношении детей и одиноких людей, за ненавязчивость и человечность. Но вот хочу ли я там жить всю свою жизнь? Сидя на балконе своей временной южно-африканской квартиры с видом на колючую проволоку, за которой простирались синие горы, буйно и безконрольно цвели травы и самолеты проносились в источающем жар небе, я засомневалась в моей укорененности и привязанности к какому-либо месту на земле, гле лишь связи между людьми имеют смысл...