Мартин

Синеглазый поляк Мартин, говорящий на безупречном американском с глубоким сильным "R" сразу показался мне "too much": слишком дорогие часы, слишком ровный загар, полученный путем упорного лежания под солнцепеком, слишком залихватский стиль общения. Словно сошедший с обложки гламурного журнала, в свои 32 высоко ценимый специалист Эриксона, спортсмен и правильно питающийся вегетарианец, легкий и общительный, издалека он являл собою саму успешность и свободу. С моим мужем они вели у бассейна какие-то очень увлекательные дискуссии по поводу денежных оборотов и африканских дорог, нас же с Анной поляк не удостоил своим внимнием. Ведь таких- сидящих до обеда в песочнице, а после обеда - на качелях - не берут в космонавты и не принамают всерьез... Как-то вечером, когда лица местных жителей сливаются с горизонтом, во всей округе отключили электричество. В ожидании "папы", пообещавшего купить пиццу и свечи, мы бродили по маленькому садику, примыкающему к бассейну, и уже собирались домой, когда у калитки столкнулись с Мартином, который снисходительно притормозил, пропуская Анну, карабкающуюся без трусов через порожек. Он сдежанно поинтересовался в своем прохладно-приветливом тоне, мол, "How are you" и вдруг спросил: "Я слышал вы говорите по-русски с девочкой? (словно он все это время стоял за забором и прислушивался к нашему мурлыканью в клумбе). Вы знаете русский язык?" Я призналась, что я, в приницпе, человек русский и язык мой, соответственно, тоже русский. "Тогда мы можем говрить по-русски!" - вдруг неожиданно радостно, как-то даже по-детски восторженно, чего от него уж совсем нельзя было ожилать, воскликнул Мартин на хорошем правильном русском языке, не делая ошибок в спряжениях и склонениях, лишь с легким акцентом, больше похожим на украинский диалект. Потом его было не удержать. Он признался, что говорить по-русски для него -наслаждение и "расслабление". С детства он, оказывается, был "напряженным" ребенком (он и сейчас такой), у него было много стрессов, и его бабушка из Киева, ее колыбельные, стали для него чем-то вроде успокоительного, лучшим снотворным. В полной темноте он лирично рассказывал, что очень скучает по Польше, любит ее, там у него друзья, девушка Кача, но вот удивительно: как только он приезжает в Гданьск, так его "преследуют разочарования". Вот он и бродит, бедолага, по свету, ищет счастье и покой, а, может, где денег побольше: из Киева- в Москву, из Москвы- в Стамбул, из Стамбула - вот, в Йоханнесбург. А девушка? Хм, девушка... Она тут пожила да сбежала - скучно... Они встречались в горах, он периодически ездит в Польшу. Такие отношения... Но ведь так нельзя? Правда? Он словно ждал ответа на свой риторический вопрос. "Наверное, можно", - сказала я. - Но должен быть и дом". "Дом должен быть...",- задумчиво повторил Мартин. Мы помолчали. Анна, которая устала нас слушать, закрыла на ощупь руками уши. "А вам нравится Швеция?" - спросил меня он. "Да." - отчего-то без тени сомнения ответила я. "Чисто, порядок!" - усмехнулся Мартин.- Все русские девушки всегда жалуются на грязь в России. Это хорошо, что вам нравится Швеция. Я вот такого места для себя еще не нашел..." По дороге в наш номер я задумалась: можно ли любить страну за то, что в ней - чисто? Причина моей "привязанности" к Швеции, и, наверное, все же любви к Стокгольму - не в его безупречно чистых улицах и каналах, но в некой созвучной мне ауре, создающейся особой перспективой переходящих друг в друга островов и каналов, шпилями Васастана, где Малыш ждал наглого Карлсона да мачтами, покачивающимися в такт волнам. Я люблю Стокгольм за его благосклонность и такт в отношении детей и одиноких людей, за ненавязчивость и человечность. Но вот хочу ли я там жить всю свою жизнь? Сидя на балконе своей временной южно-африканской квартиры с видом на колючую проволоку, за которой простирались синие горы, буйно и безконрольно цвели травы и самолеты проносились в источающем жар небе, я засомневалась в моей укорененности и привязанности к какому-либо месту на земле, гле лишь связи между людьми имеют смысл...