И снова - праздник середины лета. Холодного светлого, ароматного лета... И эти странные вечера в духе Гамсуна, напоенные беспричинной меланхолией и легким ленивым смехом на незначительные шутки...Водили хороводы, ели селедку с картошкой и клубничный торт. Все как полагается. Все предсказуемо... По-хорошему предсказуемо. От этой сопричастности тому, что называется tipical swedish возникает чувство дома, своего пространства... Я спросила у симпатичного спортивного холостяка Петера, которому на днях исполнилось 50: доволен ли он жизнью? Тот ответил, задумавшись на мгновение: "Иногда..." Анна пережила насыщенный день: она смотрела на корабли, играла в крокет, боялась собаки и трогала гусеницу. После этого она заболела: коварные июньские вечера с их сумеречными росами и северными ветрами сделали свое дело. Обманчивый теплый воздух, пропитанный балтийской влагой, настиг малыша в его горячей игре...

Мир глазами Анны

В свои два с небольшим года Анна успела побывать на восточном побережьи Испании, посмотреть на ухоженные деревушки и большие города Финляндии, приобщиться к пестрому рынку Ниццы, пережить жаркое российское лето и африканский декабрь. Она смотрела на землю из окна самолета, ела йогурт в купе фирменного поезда, держала шапочку на палубе корабля, падала с велосипеда, дивилась танцующим слонам, изучала строение телескопа в планетарии, громко хохотала в кукольном театре (так хохотала, что пятилетний мальчик повернулся и строго-престрого сказал:"Мешаешь!") и чуть не провалилась в поющий фонтан на ярославской стрелке... Она знает цену разлук и радость возвращения домой, она умеет сопереживать и наблюдать, понимает, что мир не заканчивается вот этим вот порогом и знает слово "люб-лю"...

Подходят ко мне в Москве молодой человек и девушка с фотоаппаратами и просят сфотографировать для модного портала. Я накануне я как раз отхватила бескаблучные плетенки, чтобы топать весь день и, не найдя с утра нужной мне майки, надела первое попавшееся платье в страхе опоздать на электричку. Результат: "выбилась из толпы" своей скандинавской неброскостью и небрежностю. У нас тут люди именно так и одеваются - не задумываясь, подчиняясь инстинкту удобства. Сложно экспериментировать с цветом и фантазировать с формой, когда за окном почти постоянный дождь, тихий такой, ненавязчивый, серенький... Те, которые с портала, спросили, что меня вдохновляет "так одеваться". "Мой муж", - пошутила я и краем глаза отметила, что источник вдохновения, как всегда светящийся от радости, тоже не сильно в это утро задумался над выбором одежды: не очень чистые джинсы, безрукавка, сохранившаяся со времен его юности и синяя сумка Ericsson на перевес... Этакий жизнерадостный американец или грубоватый немец, владелец небольшого земельного участка, но никак не утонченный швед. "А вас Европа не вдохновляет?" - не унимались молодые люди. "Муж мой и есть Европа", - сказала я вдруг, и тут пришла очередь фотографов с недовенрием посмотреть на представителя Запада. А мне теперь всегда 30 лет. Ни больше и ни меньше. И я -свободна. От власти моды, необходимости макияжа и страха цен. По утрам я больше не трачу время на рисование глаз, не мучаю себя тесными джинсами и высокими шпильками. Все мое "я" растворено в этом прозрачном воздухе, в этой свежей листве, в этом теплом дожде. Нет, не мир для меня. Мир - во мне и вокруг меня...

А следующий день (немного сонный от накануне выпитого и немного печальный от необходимости покинуть старую добрую столицу) концептуально начался на Красной площади, где шла репетиция танцевальных коллективов ко дню независимоси, гуляли группы китайцев и где отчего-то чувствовалась некая неловкость (ну, кто если не заправский турист, решится в 10 утра выйти на Красную площадь с фотоаппаратом?). Время между блужданием под волшебными росписями Василия Блаженного и комплексным обедом, стоившим, к моему изумлению, 150 рублей, время это куда-то исчезло, как оно всегда делает, когда хочешь его удержать. Муж мой продожил московскую сонату- в Третьяковке, а потом - на балете "Жизель", где впервые узнал, кто такой был Станиславский, а я в душном и тесном поезде поехала к малышу, который за 1,5 дня съел массу гречневой каши с какао, периодически теряя надежду на мамино возвращение и постепенно привыкая к мысли, что у него теперь - новый дом и новая мама...

Москва...

Не написать о Москве - значит, так и остаться на все лето в том июньском дне, каждая минута котрого была исполнена такой свободой, таким легким счастьем, что, казалось, я на перекрестке с Никитским бульваром - навсегда. Начиная со свежевыжатого сока в "Шоколаднице" и заканчивая вечно юной Чулпан в немного нелепом спектакле "Бедная Лиза", удивляющем несоответствием пластики и нудного карамзиновского текста, - весь этот день прозвучал как безупречный моцартовский этюд - стремительно и прекрасно.
День, который вобрал в себя и золотые платья Диора, и роковой дождь на Патриарших, пригнавший нас в ретро-ресторан, где 10 пельменей стоят 600 рублей, и церковь, где венчался Пушкин, и оглушительное метро, и две бутылки красного, наверняка, дорогого вина за полночь... Город словно не хотел отпускать. Обчно чужой в своей неоправданной дороговизне, пугающий размахом и гламуром, он влюблял в себя, открывая свои маленькие дворики и тихие парки, являл вдруг свою скрытую нежность. Этой нежностю и любовью был наш московский день пропитан, благодаря , прежде всего, людям, меня там ждавшим, встречавшим, делившим мои эмоции, жертвовавшим своим временем... И думается: живу вроде немного на свете, а ведь в стольких городах есть друзья, которые меня встречают и провожают. Или - долго живу???

Петербург 2

Петербург... Город, таящий в себе возможность истории любви, случайной встречи на пересечении каналов и переулков. Встречи, которой никогда не было и, скорее всего, не будет.

В Питере любится легче. Тоскуется - острее. А мечты и мысли становятся как вода в Неве- мутными и неспокойными и исчезают, появившись. Питер- это голая эмоция, вывернутое наизнанку сердце.

Я сказала мужу: "Если ты не знаешь Пушкина, ты не знаешь меня" и строго спросила: "Ты слушал оперу "Евгений Онегин?" "Да, то есть нет", - признался он. В музее-квартире Пушкина, куда нас пригнали северо-западный ветер и усталость, открылись удивительные вещи: что декабристы- это большевики 1917 года, а Емельян Пугачев не имеет ничего общего с Аллой Пугачевой, что я похожа на княгиню Волконскую, а Пушкин явно имеет еврейские корни. "Темнота!" - сказала бы старуха Шапокляк моему во всех отошениях просвещенному мужу и кинула бы при этом снисходительный взгляд на Анну, поедающую сушки прямо под картиной, изображающей жен декабристов на пути к петровской тюрьме.

Эти первые дни в дневном Питере- постоянное удивление: "Как здесь живут люди? Как ходят с детьми по этим улицам? Ка справляются с этими ценами? Как выстаивают в этих очередях за билетами на юг? Откуда - силы, терпение и средства? Как я жила/ходила/ справлялась?" И при этом - легкая окрыляющая радость, граничащая с эйфорией - от русской речи (все-говорят по-русски, так странно), от случайно увиденной вывески (дом-квартира Пушкина), от всех этих литературных, исторических, жизненных ассоциаций, из которых мое русское сердце соткано...

Уехали - от всех писателей, каналов, площадей, навязчивого запаха трехцветной сирени на Марсовом поле и блуждания по кажущимся знакомым улицам - в Петергоф, в его летящие в синее небо фонтаны и аккуратно подстриженные парки, где деньги уносятся вместе с северным ветром в открытое море. На каждом шагу - соблазны: монплезиры, блинные, зеленые попугаи, музыканты, галереи, рыбалка... Ну, так на то и загородная резиденция царей- мекка развлечений и неги.

Анна послужила фотомоделью для группы китайцев, восхитившихся ее белокурой нежностью. Ребенок и глазом не повел, когда на нее одновременно нацелились около десяти черных фотоаппаратов: она ела свой блин с медом, запивала его квасом и в ус не дула...

И тоже не для печати... Как я сидела на широком подоконнике гостиницы, что возле Михайловского замка, в тонкой ночной рубашке с истертыми брительками и смотрела на даму под зонтиком и кавалера в высокой шляпе, которые шли под сенью тяжелых дубов навстречу очередному дублю - снимали кино... Полуночные мальчишки, побросав в траву свои велосипеды, столпились гурьбой, чтобы поглазеть на удивительное представление.

Свет софитов освещал красную стену Михайловского замка, где оживали тени убитых царей и коварных заговорщиков. В наш номер кто-то периодически стучался - настойчиво и быстро. Когда же мы с острожным трепетом открывали дверь, то сталкивались лишь с черным футляром коридора - в очередной раз выбило пробки. "Откуда здесь сквозняки?", - недоумевал мой муж, пытаясь опредедить источник холодной воздушной струи, спускавшейся с высокой парадной лестницы, ведущей на второй этаж. В ванной кто-то невидимый то и дело включал и выключал воду, которая потом начинала капать - словно стрелки часов отсчитывли минуты до рассвета.

Вслушиваясь в звуки ночных гостей, всматриваясь в синие тени белых ночей, я все грезила наяву и томилась по разводу мостов, который так и смогла увидеть...

Петербург 1

Вся эта моя росийская одиссея - не для печати. И многое остается за кадром, потому что оно - невыразимое, слишком сильное и странное, чтобы найти нужные слова.

Ну, как объяснишь беспричинную боль, которая вдруг настигает в самый обычный, солнечный питерский день. Словно навеянное северным ветром со стороны Невы, острыми ароматами пестрой сирени, приходит чувство нереализованной возможности, непережитой истории, которую таит в себе этот самый мистический город мира...