Человеку свойственно отслеживать жизненные этапы и - если есть такая возможность - начинать новый. Вот и я, совершив свой маленький подвиг и написав магистерскую на шведском языке, на котором еще год назад с трудом изъяснялась, спешу начать новую страничку биографии, удачно совпавшую с началом весны. Первые два дня в Дубаи я просыпалась со смешанным ощущением тоски и приключения. Открывала окно, вдыхала непривычно теплый пыльный воздух и думала, что передо мной - целый день. Долгий день, который надо заполнить - осмысленно и красиво - ведь он никогда не повторится. А потом я боролась с новой плитой, новым компьютером, новыми марштрутами в магазин и аптеку, думая, что обживание чужого пространства - дело нелегкое. Постепенно границы квартиры расширились - до морского побережья и пестрого рынка, протянулись далеко - к сердцу Дубаи- башне Al Bury Khalifa. И вдруг пришло осознание, что Дубаи- набор эклетичных пазлов, составляющих узор с повторяющимися мотивами: современные кварталы с нагромождением небоскребов, тесные застройки восточного типа, никогда не прекращающиеся раскопки, вкрапление ухоженных пляжей, где белые кресла остаются чистейшими в течние дня. Средство передвижения от нашей Пальмы до любой точки города- юркие такси, которые можно поймать за пол минуты. Одежда - в соответствии с твоими вкусами и культурой. Свобода передвижения и поведения приходят довольно быстро. Освоив европейское пространство, уже не страшно и даже интресно постигать иные миры. Менять пейзажи. языки. Образ мысли. Только не сердце. Оно-всегда одно. с теми же любовями, ожиданиями и печалями...  

Пожалуй, пустыня могла бы стать тем символичным пространством, где не играет роли ни язык, ни амбиции Запада, ни органичения Востока, ни библейские заповеди. Лишь красный песок да усталые тени верблюдов. Пересекать пустыню в джипе- это как первый раз взлетать и приземться в самолете. Ощущение, что ты летишь через дюны, а под тобой- мягкая невесомая поверхность иной планеты. Чувство опасности, когда машина накреняется и почти ложится на землю сменяется гармоничным переживанием чего-то космичекого. И громкая восточная музыка в сочетании с летящим из-под колес песком и белесым солнцем, запутавшимся в  сумрачном небе, превращают твою реальность в сказку. И вот в эти моменты- когда ты заворженно смотришь на звенящую своими золотыми браслетами гибкую танцовщицу или вдыхаешь ароматный кальян, закинув голову к темному небу с один ярким месяцем посередине, - эти моменты такие простые, словно картинки из детства, такие исполненные жизни, что невольно начинаешь любить сегодняшний день, невольно перестаешь мучиться выбором и тревогой за то, что будет. Там, в пустыне, времени не существует. Есть два измерения, в которых всегда хорошо - сейчас и вечность... 

 А глаза столько всего насмотрелись, что моментами задаешь себе вопрос: "А где это я?" И все, даже самое удивительное и уникальное, напоминает что-то уже виденное, и мир порой представляется единым узорчатым ковром, где сплетаются стокгольмские шпили, парижские мостовые, московские бульвары, ярославксие кресты... И теплый воздух Дубаи навевает воспоминания о солнечной южно-африканской зиме, а весенняя капель и таящий под ногами снег родной Швеции- все весны мира. И где та граница во мне, где заканчивается одна культтура и начинается другая, где один язык уступает место другому, где то место на земле, в котором приходится ощущать,ч то я- это я? Как определить тот самый миг, в котором настоящее соединяется с будущим в одной совершенной точке бытия?

Впрочем, Анну не касаются правила и ограничения: она весело скидывает туфли, предусмотрительно задирает платье до пупа, чтобы не намочить подол, и прыгает между маленькими фонтанчиками, бьющими из-под земли на бульваре, что протянулся  вдоль одного из самых живых и благоустроенных районов города - Dubai Marino. Анна есть мороженое двумя ложками, всем говорит " Hej!" и напрополую кокетничает с официантами - так, что они начинают интересоваться ее возрастом. Она - свободный ребенок, человек мира, с небом и морем на одной волне, не боящийся высоты и скорости. Мой ребенок...

Ты ощущаешь себя вдвойне европейцем, свободным и много видевшим, когда стоишь на балконе своей новой квартиры и вглядываешься в кусочек залива, что опоясывает твой дом, гадая при этом: а что там, за этими пальмами, за этими зданиями, за этими лестницами? Европа воспитывает чувство перспектвы: вступая в столичное пространство Стокгольма или Парижа, ты знаешь, что куда бы ты ни пошел, к чему-нибудь да придешь. Проспекты перетекают в площади, в свою очередь, расползающиеся на лучи красивых улиц, ведущих - к паркам, музеям, каналам, новым площадям. Попивая холодный апельсиновый сок на балконе одной из резиденций Palm Jumeirah, ты знаешь, что если нырнуть вон в ту арочку между домами,  ты непременно натолкнешься на забор или же попадешь прямо на детскую площадку, где из 10 пасущих своих чад мам 9 - русские. И, хотя здесь нет колючей проволоки, которая сводила меня с ума в Африке, и ты уверен, что таксист привезет тебя туда, куда ты ему скажешь, и оружия при входе в торговый центр сдавать не надо, но все же есть ощущение замкнутого регламентированного пространсвта, где тебе надо думать- в чем ходить, куда ходит, на кого смотреть...

Витые полукружия арок так называемого "старого города", ровесника моей бабушки, смотрят через залив на башню Bury Khalife, выше котрой нет на всем белом свете. Ее крайняя точка путается где-то в затянутом песочной дымкой небе, и Анне приходится задирать голову так высоко, что она чуть не падает на мраморную плитку набережной. Прогуливающиеся вдоль залива люди представляют собой ту же эклектику, что царит в архитектуре: важно вышагивающий араб с белым венчиком на голове под руку с 2-х метровой блондинкой, смело нарядившеся в светлые полупрозрачные брючки и розовые туфли на тонких каблуках. Или - с комической точностью наоборот: укутанная в черные покрывала мадам, у котрой лишь выразительные глазищи сверкают из полоски паранжи рядом с современным юношей в джинсх и яркой кепи. Мой ребенок вполне соответствует парадоксальному  пространству Down Town: в своем теплом платье с крупным, в полный рост, Мумми Троллем, в плотных штанишках и закрытых туфлях (выбор одежды- Анна Энгфельдт)- в эпицентре горячего города под небом, затянутым песком. Мы медленно переходим с одной веранды на другую, прыгаем со ступенен вниз- к набережной и наверх- на полукргулый мостик, откуда легко брсать листья и цветы в неторопливое течение водоема. И снова вниз- к ровным прямоугольникам мелкого фнтана и снова наверх - туда, где вкусно пахнет овощами с мясом. Прыг-скок- вот и весь старый городок. Заблудиться в нем невозможно, как невозможно сделать свое маленькое открытие потайного дворика или уютного подземного кафе как в старых европейских городах. И вот уже подошло обеденное время, и надо спешить ловить такси и лететь обратно - через ухоженные авеню и уродливые раскопки - домой - на пальму, где на балконе уж заждался Карлсон, а  в холодильнике- свежие тефельки из Икеи...

Контуры высотных домов и восточных башен кажутся миражами, проступающими сквозь завесу солнца и песчаной бури. Ветра нет, но песок оседает в волосах, толстым слоем ложится на балконные перила, покрывает капоты машин. Мы с Анной входим на шоссе, чтобы поймать такси. "Может, не надо?"- неуверенно спрашиваю я ребенка. Но она настроена решительно: ездить на такси - это даже интереснее, чем смотреть мультфильм! Бородатый араб везет нас по громоздким мостам и широким проспектам, а мы смотрим в окно-во все глаза. Анна все выискивает Карлсона на крыше, а я уверяю ее, что Карлосону вряд ли пришлись бы по душе эти плоские крыши стеклянных домов, этот пропитанный песком горячий воздух. Но ребенок утверждает, что видела его вон там- за тем особенно недосягаемым небоскребом. Я тоже ищу - людей, ритм, красивых женщин, спешащих на работу мужчин, но полуденный город  молчит, не двигается, медленно плывет в своей желтоватой дымке. То там, то здесь скользят, словно дневные привидения, неторопливые  фигуры в белых одеждах. Большой город-мираж, лишенный пульса. Той энергии, которой заряжены Гонконг или Нью-йорк. Город, которого нет... 

После вкусного обеда полагается поспать!

Вот такая вот музыка...

За границами добра и зла))

"Наши люди" в Буриальараб...

Перед выходом в дубаевский свет...

Гламур по-арабски: Bury Al arab

Наша радость - новехонькое серебристое Вольво - кажется скромной тыквой среди белых лимузинов и бентли, ровными рядами выстроившимися возле семизвездочного отеля Bury Al Arab, который издалека Анне кажется кораблем Мумми папы. Тишайший и любезный водитель забирает у мужа ключи и увозит машину в направлении песчаного пляжа и перламутрвой воды. Мы на мгновение задерживаем взгляд на стремительно подъехавшем к отелю открытом порше. Словно миниатюрный космический корабль, он взмазивает своими зеркальными крыльями, закрывающими тело этой прекрасной птицы - апофеоз автомобильной красоты. Из порша выпрыгивает спортивный дедушка в майке под цвет машине и сверхбрендовой кепке. Он быстро растворяется в крутящихся золотых дверях огромного парусника из стекла и металла, и Анна, путасяь в подоле нового платья, спешит за ним, в полной уверенности, что вот-вот увидит принцессу. "Замок, замок", - приговаривает она по-шведски. У входа ее встречают аж две принцессы в длинных расшитых бисером платьях. Вкрадчивыми голосами они объясняют, куда на следует пройти и куда нам проходить не слеудет. Находясь в якобы самом шикарном отеле мира (если верить путеводителю), надо, очевидно, проникнуться особым трепетом и значительностью момента, осознанием чего-то эксклюзивного и шикарного. Впрочем, Анну и ее нового друга Понтуса, которого она принимает за Малыша из мультфильма про Карлсона, не слишком волнует торжественность момента. Они завороженно следят за взлетающими под росписной купол струи воды, радостно хохочут и местами даже повизгивают. При входе в лифт, двери котрого напоминают стены саркофага, Мумми и Малыш немного спорят, кто первым нажмет на кнопку, и официанты, чинно пристоившиеся за нами в ожидании лифта, снисходительно улыбаются детской непосредственности. И вот мы садися за наш столик с видом на белоснежные яхты, от которых Анна не может отовать взгяд. Только белые чипсы со сладким соусом да странное мягкое яйцо с чем-то вроде варенья внутри отвлекают ее внимание от аквамариновой красоты залива. Смысла яйца Анна не поняла, принявшись, по доброте душевной,  им кормить меня. Я же не поняла смысла десерта - холодного розового льда с теплой кукурузой и жареными бобами внутри. Папа Понтуса, красивый Шелл, не понял смысла безвкусного, на его взгялд, чая, которого он за весь вечер выпил больше, чем за всю свою жизнь. Мама Понтуса не поняла смысла супа с креветками без креветок, и только мой муж все понял и все съел - в подтверждение того, что переживает один из уникальных моментов жизни.

 В костюме от Армани, в очках порш, в ресторане отеля, где ночь стоит 15.000 евро - ну как тут не почувствовать совпричастность празднику жизни? Анна, однако, начала уставать. Она хотела пробовать красиво разложенные на витрине свеживе пирожные, дергать за хрустальные люстры, почти касающиеся мягких ковров, играть с Понтусом в прятки и  просто-отдыхать у мамы на руках. Спускаясь вниз на лифте-саркофаге, мы, вдруг, пожалели, что не заказали  шампаснкое и фрукты на веранде отеля, откуда открывается панорманый вид на город. И было приятно снова выйти на улицу, где теплый воздух одувает ноги и плечи, а сумерки красиво затушевывают очертания небоскребов. И отчего-то совсем не хотелось обратно - в этот, по сути, искусственно созданный, далеко не свободный, зеркально-золотой мир...