Party...

В испанском языке есть выражение, которое можно перевести "слушает, словно швед". Подразумевается собеседник, делающий вид, что слушает, но не слышит или - не хочет слышать, не заботится о глубинном смысле высказывания, часто рассматривая фигуру умолчания как лучший способ избежать конфликтов. Об этом мне поведал женственный, сам ускользающий от общения Пьер, напротив, предпочитающий слушать (или притворяющийся слушающим). Он совершенно не думает делать беседу легкой и непринужденной, не утруждает себя быть интересным. "Какие они - русские?" - немного лениво, как бы между прочим спрашивает он, при этом разглядывая стакан с холодным пивом на свет. Мне на ум приходит образ: поезд дальнего следования, что-то вроде "Москва- Воркута". Окна по обыкновению не открываются, дышать нечем. Незнакомые люди угрюмо провожают глазами скучный пейзаж, ожесточенно обмахиваясь газетами. Потом кто-то первый достает огурцы, помидоры и соль, другой- курицу, третий - мятые пирожки с капустой. Становится веселее, народ оживает, разговор крутится вокруг еды. Как по волшебству появляются стаканы, пиво, а там и что покрепче. Через пару часов усталые раздраженные пассажиры превращаются в добрых веселых "своих парней", многое друг о друге известно, часто совсем ненужные подробности, и вот к концу пути уже и не хочется из поезда выходить, трудно расстаться, происходит обмен адресами и телефонами, напоследок уточняется имя, которое в увлекательной беседе за жизнь было позабыто за ненадобностью. Пьер высокомерно поднимает бровь, Розарио снисходительно улыбается: "Русские, русские..." На следующий день мы с мужем устриваем "русский party" - с наваристым борщом, классическим оливье, который здесь проходит как "русский салат", селедкой и водкой, правда, финской. На огонек заходит супружеская чета стопроцентных испанцев. Колоритные высокие Ирена и Алекс не говорят ни на одном языке, кроме своего родного, но в силу того, что по профессии они вынуждены много общаться с иностранцами и что-то им объяснять (она - продавец одежды в торговом центре, он- полицейский), оба каждое свое слово сопровождают выразительным жестом. Сначала все чинно пьют пиво и, нахваливая, культурно едят суп. Затем мой муж нетепеливой рукой вскрывает водку, и у всех, включая задумчивого кисловатого Пьера появляется румянец. Алекс обменивается очками с моим мужем, радостно хохочет, при этом оба что-то выкрикивают: один-на английском, другой - на испанском. Ирен вдруг скидывает туфли на высоких каблуках и пускается в пляс с обезумевшей от впечатлений трехлетней Габи, визжащей от восторга и захлебывающейся в смехе. Краем уха улавливаю, что Шевчук поет "Что такое осень". К десерту (клубника с мороженым) подается шампанское с ягодкой, исчезающее в мгновение ока. Через некоторое время я ухожу наверх и долго смотрю на своего спящего ребенка, удивляясь, что "взрослые" просто позыбыли о трех малышах, нуждающихся в покое. Под превеселую гремящую музыку вскрывается бутылка сприта, и те, кто еще на ногах, встают в круг и выплясывают что-то еврейско-греческое с выбрасыванием вперед ног. Пьер обнимает Алекса, мой муж кружится по комнате с Ирен на руках, задевая прыгающую Габи: та падает на коврик перед камином и, обессиленная весельем, не поднимается -ей уже не хочется ни шведской, ни испанской сказки. Розарио уносит ребенка в постель, а русский поезд мчится дальше. Пропитанный средиземноморским ветром и солнцем вагон раскчивается из стороны в сторону, и все друг друга любят, и все друг другу- родня!